Алхимов неторопливо жевал сосиски, прихлебывал пиво и, рассеянно наблюдая за уличной жизнью, вспоминал дни, предшествовавшие его приезду в Мюнхен.
У него было тяжело на сердце. Из-за Лукомского, человека, которого он должен был заменить на ответственном и почетном посту члена исполкома Международной федерации.
О том, что
предстоит замена, ему сказал сам Лукомский. Он пришел душным летним вечером к Алхимову домой, без предварительного звонка.
— Завтра тебя вызовут в Комитет,— своим хриплым голосом начал Лукомский,— и сообщат, что ты выдвинут в исполком Международной ассоциации фольклорной борьбы вместо меня... Погоди, не перебывай. Я сам тебя предложил. Ты лучше всех подходишь,— он сделал паузу,— честно говоря, и лучше меня.
— Но, Федор Иванович,— запротестовал Алхимов. Он был искренне поражен.— Почему вас надо менять? Это же ерунда!
— Да нет,— перебил Лукомский,— не ерунда, это жизнь. Тебе сорок, мне под семьдесят. Если хочешь знать, мне и ездить уже трудно стало. Не в Малаховку все-таки...
— Нет, я не согласен,— упорствовал Алхимов,— завтра же пойду к председателю, напишу в федерацию!..
— Не суетись.— Лукомский досадливо поморщился.— Я ж не французский академик, чтобы кресло свое освобождать только, когда на тот свет отправлюсь. Там, с исполкоме АЛФИ, и так мумий хватает. А лучше тебя не найти. Все за тебя.
— Нет, я откажусь...
— Не валяй дурака, ты не имеешь права отказываться! Подумай сам: ты не пойдешь, кого выдвигать? Я потому и пришел сегодня на ночь глядя предупредить, чтоб ты сам не вздумал отказываться. Вроде как выхлопной клапан — ты сейчас на меня пофыркаешь, пары спустить, И завтра во время разговора человеком будешь.
Лукомский был опытный борец, помнивший еще цирковые турниры. Многократный чемпион страны, он сам подготовил немало выдающихся чемпионов послевоенной поры и по вольной и по классической борьбе. Многие годы с увлечением изучал национальные виды борьбы и написал монументальный труд на эту тему. Вероятно, поэтому его выдвинули в свое время в члены исполкома АЛФИ — Международной ассоциации фольклорной борьбы, довольно молодой организации в семье международных спортивных объединений.
Он считался авторитетом с мировым именем, принес пользу своим опытом, знаниями, твердой, обоснованной точкой зрения. Однако время шло, многое изменилось. АЛФИ стала приобретать вес, насчитывала уже больше шестидесяти членов — национальных федераций, была на пороге допуска к Олимпийским играм.
Да и люди в ее исполкоме поменялись: когда запахло олимпийскими медалями, разные силы устремились в Ассоциацию, работа в ней потребовала новых качеств — гибкости, тонкости, интуиции, быстрой реакции, умения
предвидеть трудности и разгадывать шарады.
Лукомскому все это было не под силу, да и возраст давал себя знать. Когда его деликатно, очень
деликатно, спросили о перспективах деятельности в АЛФИ, о возможных преемниках и прочем, он сразу понял. Понял, согласился и тут же предложил на свое место Алхимова.
Спортивная карьера Алхимова была иного рода...
Он окончил институт иностранных языков (а позже и физкультурный), защитил кандидатскую диссертацию на тему «Международная терминология в области спорта, ее развитие и перспектива», совместив, таким образом, обе свои специальности, и руководил кафедрой физического воспитания в институте иностранных языков. Он отлично владел французским и английским языками, был автором нескольких словарей и разговорников, опубликовал
свою диссертацию в популярном варианте и перевел на русский пять-шесть книг по борьбе.
Особо выдающимся спортсменом Алхимов никогда не был, но все же в двадцать лет стал чемпионом страны по борьбе самбо, а затем еще дважды выигрывал бронзовые медали.
АЛФИ он знал неплохо, так как не раз выезжал на соревнования; владея языками, участвовал в переписке и вообще следил за жизнью Ассоциации.
Он действительно лучше всех подходил для роли представителя Советского Союза в исполкоме, прекрасно сознавал это, но ему было как-то неловко перед Лукомским; ему казалось, что он узурпирует его место, он виделся себе интриганом и выскочкой; знал, что это не так, и все же упорствовал в своем отказе. Все это было крайне глупо, портило ему настроение и выводило из равновесия.
Как и предупредил Лукомский, на следующий день Алхимова вызвали в Комитет для разговора. Он уже справился с собой. Молча выслушал предложение, спросил, нельзя ли оставить Лукомского, прослушал аргументированную речь, почему нельзя и почему надо выдвигать его, Алхимова, и, коротко поблагодарив за доверие, ушел.
Постепенно подготовка к новой деятельности увлекла его, он окончательно освоился, и все же легкое чувство вины перед Лукомским еще долго не покидало его...
Они приехали в Мюнхен
два дня назад.
И вот теперь он допивал пиво и, поглощенный воспоминаниями, равнодушно наблюдал за потоком автомобилей, за неторопливо идущими прохожими, за этим тихим уголком такого шумного в олимпийские дни Мюнхена.
Вот, например, экзотический экипаж. Все останавливаются, чтобы посмотреть. Гигантские, похожие на слонов, битюги, украшенные пудовыми медалями, колокольчиками, расшитыми сбруями, медленно тянут нагруженную десятками пивных бочек линейку. Бочки высятся одна на другой, да еще подвешены между колесами. Кучер в национальной одежде, цветы. Реклама пивной фирмы.
Глашатай что-то басит в микрофон.
Алхимов напряг слух: немецкий он знал совсем плохо, кроме раскатистого «...бррау!..» ничего не мог разобрать.
— Он кричит «Ловенбрау»,— послышался рядом негромкий голос,— это одна из самых знаменитых мюнхенских пивных заводов.
Алхимов повернул голову. За соседним столиком сидела девушка в бело-голубом платье официальных олимпийских стюардесс. Лицо у нее круглое, простое русское лицо, русые волосы, спокойные серые глаза. И фразу свою она произнесла на русском языке почти без акцента. Алхимов был в советской олимпийской форме и не удивился, что с ним заговорили на его родном языке.
— Слово «завод» мужского рода,— серьезно поправил Алхимов,— надо говорить «один из заводов».
— Спасибо, — так же серьезно поблагодарила девушка, словно речь шла о помощи в важном деле,— есть в Мюнхене еще заводы «Хаккербрау», «Хофбраухаус», «Аугустинербрау», «Пшобрау» и другие.— Она помолчала.— Меня зовут Наташа Шанц. Я стюардесса-переводчица при конгрессах.
— Вы хорошо говорите по-русски,— заметил Алхимов, разглядывая ее.— Вы русская?
— Родители из России,— печально усмехнулось Наташа,— я родилась в пятидесятом и дома никогда не была.
— Вы имеете в виду в Советском Союзе?
Девушка покраснела, глаза ее сузились, и она сказала с вызовом:
— Да, именно. Я считаю Советский Союз своим домом.
Алхимов холодно посмотрел на нее.
— Дом, в котором не довелось побывать?
— Еще доведется! — упрямо сказала девушка.— Мне двадцать два, не пятьдесят! — Она окинула его ироническим взглядом.
Ее месть была столь по-детски жалкой, что Алхимову сразу стало весело.
— Мне тоже далеко до пятидесяти. Так что надеюсь быть еще в добром здравии, когда соберетесь приехать.
Она улыбнулась в ответ. У нее был большой рот, ровные белые зубы.
—
Мои родители не были военными преступниками,— она снова стала серьезной,— но сотрудничали с немцами и ушли с ними во время отступления. Мама умерла, папа на пенсии. А я работаю. Ведь дети за родителей не отвечают?
Алхимов погрустнел. Такая горькая и обычная жизненная драма военных лет...
— А вы тренер или?.. — неуверенно спросила Наташа.
— Или. Я делегат конгресса.
— А... Может быть, мы еще увидимся, — заметила она, — я буду обслуживать конгрессы дзю-до, тяжелой атлетики, фольклорной борьбы, фехтования...— Она загибала пальцы.
— Ну, значит, увидимся,— сказал Алхимов, но не уточнил, где, оставив ее вопросительный взгляд без внимания.
Подбежала, сотрясая землю, могучая официантка; сверкая улыбкой и напевая, положила перед ним счет. И тут же дала счет Наташе, которая тщательно его проверила и дала на чай маленькую монетку. Алхимов усмехнулся про себя, наблюдая эту сцену. Некоторое время они шли молча, будто и пришли сюда вместе. Наконец Наташа заговорила:
— Я не понимаю, что значит спортивный конгресс. Политический, научный — понимаю. А спортивный — нет. Что обсуждать, ведь там все вопросы разрешаются на зеленых полях стадионов, на голубых дорожках бассейнов, в жарких поединках...
У нее была забавная манера говорить, пользуясь оборотами и штампами, явно почерпнутыми из учебных пособий или газетных статей и очерков. Наверное, она была добросовестным работником и, готовясь к переводу, тщательно штудировала соответствующую литературу.
— Зеленых полей, конечно, не будет,— заметил Алхимов,— разве что сукно на столах заседаний, а вот жарких поединков хоть отбавляй.
— Вы приехали на какой конгресс? ФИЛА?
— АЛФИ.
— О, так я его тоже буду обслуживать.— Она озабоченно посмотрела на часы. — До свидания.
Мне необходимо спешить. Значит, я еще увижу вас?
— Увидите, увидите! — заверил он ее.— Спасибо за беседу.
Она заторопилась к трамваю, но еще несколько раз обернулась на ходу, улыбаясь и помахивая рукой.
Алхимов с непонятным чувством жалостливой грусти провожал ее взглядом.
По тихой улице вернулся он в
свой отель. Внизу, у стойки администрации, толпилась новая партия приезжих. Среди них, как знал Алхимов, должен был находиться и Лусак — член исполкома АЛФИ от Франции. Он узнал его сразу — по описанию Лукомского: вон тот коренастый, массивный, в роговых, очках.
Быография Лусака была полна всяческих событий, которые с удовольствием и присущим ему мягким юмором любил излагать Лукомский. Немножко авантюрист, очень бизнесмен, смелый,
полный кипучей энергии, Лусак тайно мечтает о президентском кресле. В Ассоциации он обладал бесспорным влиянием, и его позиция могла сыграть решающую роль во время выборов нового исполкома.
Перед Алхимовым стояла непростая задача установить с ним доброжелательные отношения. Иметь его Братом на выборах добра не сулило. Алхимов поднялся в номер. Не успел он, сняв
ботинки и пиджак, растянуться на кровати, как раздался стук в дверь и в маленькую комнату втиснулась массивная фигура Лукомского.
Вид у него был озабоченный. Тяжело опустившись в кресло, он заговорил:
— Веселого мало. Президент, этот старый упрямец Рот (он был моложе Лукомского на три года), относится к твоей кандидатуре кисловато. «Знаете ли, молодые... горячие головы носятся со всякими идеями... вечно торопятся... мы, старики, для них не авторитет…» Ко мне привык, а к тебе еще надо привыкать. Не понимает, зачем перемены. Он замолчал. Пошарил по карманам, достал сигареты, сунул в рот, пожевал. Лукомский регулярно, каждые два-три года бросал курить. Месяц-другой он не курил сигареты, а жевал их, чтоб «не сразу отвыкать». После чего закуривал снова.
— Вот так,— добавил он после долгого молчания.
— А, может, он прав, Федор Иванович?— задумчиво произнес Алхимов.— Нет,
я понимаю: все установлено, все ясно, я подхожу больше вас, вы стары, вы больны, пора на покой и теде и тепе. Все знаю.
Но, если серьезно — не больше ли пользы от нашего представителя, уже наладившего контакты и отношения, пользующегося доверием и уважением других членов исполкома?
— Брось,— махнул рукой Лукомский,— меня тоже не сразу признали. Пока сработались...
— Тогда было другое время, Федор Иванович. Сейчас некогда реверансами заниматься, работать надо.
— Вот и работай. Плевать тебе на них!
— Э, нет! Если на всех плевать, друзей не наживешь. А что такое исполком, вы лучше меня знаете: будь ты хоть сто раз прав, но если настроены против тебя, ничего путного не добьешься.
— Так-то оно так,— нехотя согласился Лукомский.— Ну, да в конце концов хоть он и президент, а в исполкоме и другие есть...
— Лусак, например,— невинным тоном заметил Алхимов.
Лукомского словно ужалили.
— Лусак! Черт бы его побрал! Но я с ним поговорю!
— Ну-ну,— устало пробормотал Алхимов. Ему вдруг захотелось спать.— Желаю успеха,
— Несерьезный ты человек,— осуждающе сказал Лукомский и поднялся. — Тут такое дело решается, а ты спишь! Ладно, пойду.
— Не взыщите, Федор Иванович, но действительно что-то ко сну клонит.
Лукомский вышел, а Алхимов разделся, расстелил постель и почти сразу же заснул.
Журнал «Юность» № 10 октябрь 1976 г.
Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области