Конгресс АЛФИ, как и многих других федераций, проходил в помещении отеля «Шератон»,
одного из самих роскошных в Мюнхене. Это был обычный мир больших международных
спортивных форумов, где встречались давно знавшие друг друга люди, где существовали свои традиции, привычки, правила, которые Алхимову предстояло узнать. При встрече коллег по исполкому или других
делегатов конгресса здесь полагалось воссиять ослепительной улыбкой, хлопнуть по плечу, громогласно и радостно-удивленно закричать «Хэлло!», словно нет приятней сюрприза, чем встретить этого вот человека,— хотя отлично известно: нет у тебя злее врага.
И куда сдержанней порой приветствовали друг друга подлинные друзья.
Наконец переходили к делам, разбиваясь на группы, пары, отводя друг друга к окнам, в ниши, в укромные уголки, понижая голос, энергично жестикулируя...
Они приехали втроем: Лукомский, Алхимов и переводчик Коля, впервые попавший в «капстрану» и с любопытством озиравшийся вокруг.
— Здравствуйте, господин Лукомский, здравствуйте, господин Алхимов,— раздалось у них за спиной, едва они переступили порог отеля.
Это была Наташа. Она сияла свежестью и красотой. Лицо се было серьезно, сна вся прониклась значительностью момента.
— Я Наташа Шанц, прикреплена к русским... простите, к советским делегатам. Знаю английский и немецкий.
— Спасибо,— рассеянно поблагодарил Лукомский; с высоты своего роста он оглядывал холл, разыскивая кого-то глазами.
— Вот и встретились,— весело подмигнул Алхимов. Наташа просияла, но тут же нахмурилась, поймав ревнивый взгляд Коли. Они настороженно разглядывали друг друга.
Наконец Лукомский обнаружил того, кого искал, и, словно ледокол сквозь торосы, начал прокладывать путь себе и своим спутникам в дальний конец холла.
Здесь, у окна, стоял президент АЛФИ Рот, такой же высокий и массивный, как Лукомский, с короткой седой стрижкой, седыми усами и пунцовыми щеками. В руке он держал стакан виски со льдом.
— Хэлло, товарищ Лукомски! — басом воскликнул Рот и хлопнул советского делегата по плечу с такой силой, что любой другой на месте Лукомского мог свалиться замертво.— Как поживаете? На здорове! Исчерпав на этом все свои знания русского языка, он заговорил по-английски, ни минуты не сомневаясь, что кто-то переведет. Коля по неопытности промедлил, и Наташа, захватив инициативу, начала переводить.
После традиционных расспросов Лукомский несколько торжественно произнес:
— Господин президент, разрешите представить вам моего большого друга, коллегу и преемника на посту члена исполкома Сергея Алхимова. Преемника, так как не сомневаюсь, что при вашем содействии он им станет.
— О! Счастлив с вами познакомиться.— Рот повернулся к Наташе: — Господин Алхимов — тоже бывший чемпион?
— Нет, господин президент, я не могу сравниться с моим другом Лукомским. И не только как с борцом. Но если конгресс окажет мне доверие, я постараюсь всемерно
помогать вам.
— О! — вскричал Рот.— Вы великолепно говорите по-английски. Лучше меня! Много лучше меня! — И он громко захохотал. Но его маленькие, светлые глазки внимательно и холодно рассматривали Алхимова.
— Ну что вы, господин президент,— скромно заметил Алхимов,— мой английский далек от совершенства.
— Алхимов и по-французски говорит, он кандидат наук, фольклорную борьбу знает в совершенстве, у него печатные труды...— горячо сообщал Лукомский, схватив Рота за пуговицу пиджака.— Он окажет Ассоциации неоценимую помощь. Так что мы рассчитываем на вашу поддержку. И на вашу...— Он повернулся к стоявшим рядом делегатам, которые дружно закивали головами.
В это время к ним подошел высокий худой блондин, которому с одинаковым успехом можно было дать как тридцать, так и шестьдесят лет. Он сдержанно поздоровался со всеми и тихо сказал:
— Господин президент, можно вас на минутку? Заседание сейчас начнется, хотел бы кое-что показать вам.
Это был Лундквист — швед, генеральный секретарь АЛФИ, человек редкой аккуратности и точности, который вел всю громоздкую машину делопроизводства и переписки Ассоциации и, как считали многие, частенько решал вопросы, относившиеся к компетенции президента.
Рот и Лундквист ушли, группа распалась.
— Не понравился мне ваш президент, продаст ни за грош, — неодобрительно произнес Коля и, поймав укоризненный, брошенный в сторону Наташи взгляд Алхимова, медленно и густо покраснел.
К счастью, Лукомский, схватив Колю за руку, устремился за очередным делегатом.
Алхимов и Наташа остались одни.
— По-моему, ваш переводчик сказал правду, — заметила Наташа, — этот господин Рот, по-моему, вас не любит.
— Меня? — переспросил Алхимов.
— Нет, вообще нас, — ответила Наташа и, встретив недоуменный взгляд Алхимова, пояснила — Нас, русских.
— Да вы с Колей куда лучшие психологи, чем я,— улыбнулся Алхимов,— сразу определили. Я б так быстро не смог.
— Я не хочу, чтобы у вас были враги, — упрямо нахмурившись, сказала Наташа.
— У нас...— Алхимов опять улыбнулся.
Подбежал Коля и сообщил, что пора в зал.
Они выстояли небольшую очередь к столику, у которого делегатам выдавали обычный набор папок, ручек, документов, и, пройдя в прохладный зал, заняли свои места, обозначенные дощечкой с надписью «USSR»
В первые минуты делегаты осваивали наушники, крутили ручки, чтобы установить приемник на желаемый язык перевода, раскладывали документы...
За большим столом на возвышении заняли места президент, вице-президент, генеральный секретарь, почетные гости.
По рядам прошли стюардессы, разнося повестку дня,
отчеты президента, генерального секретаря, казначея, напечатанные на розовой бумаге — по-французски, на зеленой — по-английски, на желтой — по-немецки.
Наконец президент постучал по столу молотком, и в зале наступила тишина.
— Господа,— сказал Рот,— объявляю очередной конгресс Международной ассоциации фольклорной борьбы открытым...
Доклад делегаты пропустили мимо ушей: напечатанный на трех языках, он лежал перед каждым, и все давно ознакомились с ним. Делегаты что-то записывали, копались в своих папках, один читал газету, кто-то переговаривался. Секретарши и стюардессы на цыпочках курсировали вдоль проходов, что-то разнося, что-то сообщая. За столом президиума курили, устремив в пространство скучающие взгляды. Наконец Рот кончил читать. Раздались аплодисменты.
— Будем ли обсуждать отчет сразу или заслушаем генерального секретаря и казначея и обсудим все вместе? — спросил первый вице-президент Арипинар, турок с морщинистым, пергаментным лицом, самый старый член исполкома, перед каждым конгрессом сообщавший, что уйдет в отставку, и каждый раз забывавший это сделать.
— Все вместе! — раздались голоса.
Слово взял Лундквист. Он читал свой отчет по-английски, очень быстро, громко, четко, и его слушали внимательно, словно он мог сказать что-либо иное, нежели написанное на розовых и зеленых листках, лежавших перед делегатами. И аплодисменты были громче и продолжительней. А, может быть, аплодировали за краткость...
Член исполкома от ФРГ, казначей Габерман — толстенький, лысенький, румяненький, весь светившийся благополучием, довольством и приветливостью, — медленно, со вкусом и важностью зачитал свой финансовый отчет, подчеркивая некоторые места многозначительным движением указательного пальца.
Его слушали еще внимательней и даже что-то записывали.
Приступили к прениям. Первым выступил австралийский делегат. Он внес неожиданное предложение: пусть страны, удаленные от места очередного первенства мира более чем на пять тысяч километров (и, следовательно, вынужденные расходовать значительные средства на авиабилеты), будут освобождены от ежегодных взносов.
Его поддержал делегат Перу.
Воспротивились европейцы.
— Ничего себе предложение! — горячился Лусак. — Может быть, вообще установить ежегодные взносы федераций пропорционально удалению от мест, где проводятся чемпионаты? А не помнит ли уважаемый
австралийский делегат, где за последние десять лет эти чемпионаты проводились? Уж не в Канберре ли? Или в Лиме? Сообщаю для его сведения, что почти все они состоялись в Европе! Только один в США и один в Турции...
— Турция тоже Европа! — возмутился Арипинар.
— Тем более! — гремел Лусак. — Мы проводим, а это стоит ого-го-го каких денег! Вы участвуете — и еще не платите взносы! Ну, нет!
После недолгих, жарких споров предложение австралийца было отклонено. Затем слово взял финн; он предложил секретариату категорически сократить расход на канцелярские скрепки вдвое. Предложение прошло почти единогласно. Против был лишь Лундквист.
Перешли к отчетам президентов комиссий. Техническая комиссия, тренерская, судейская, медицинская...
Тут возник спор. Президент медицинской комиссий предложил разрешить борцам в перерыве между периодами пить воду. Кто-то возразил, что это означает открыть путь допингу. После обсуждения решили, что пить можно, но только из специальных, предварительно опломбированных медицинской комиссией сосудов.
Следующим вопросом было определение места очередного чемпионата мира.
Поскольку на чемпионат мира претендовала лишь Испания, ей под всеобщие аплодисменты это право и было предоставлено.
Впрочем, Лусак не удержался и, ехидно улыбаясь, обратился к делегату Австралии:
— А почему бы чемпионат не взять вам или Перу? Мы, европейцы, готовы к вам приехать и не просим при этом, чтоб нас освободили от ежегодного взноса.
В зале раздались смех, реплики.
Но тут Рот встал и, постучав по столу молотком, объявил перерыв на обед.
Шаркая стульями, обмениваясь замечаниями, делегаты неторопливо покидали зал. В ресторане были зарезервированы специальные столы. Алхимов, Лукомский и Коля выбрали местечко у широкого, выходившего на улицу окна и с удовольствием погрузились в изучение меню. Не потому, что были эпикурейцами, а потому, что меню содержало разные интересные сведения
— Ну, дают! — воскликнул Коля.— За одну порцию икры недельные суточные!
— Икру надо есть дома,— нравоучительно произнес Лукомский. Он был озабочен: после перерыва предстояли два главных для советской делегации вопроса: ЮАР и
выборы.
Словно возникший из воздуха, метрдотель в кремовом смокинге принял заказ и так же внезапно исчез. Суетились официанты с золотыми, серебряными, зелеными — в зависимости от ранга — погончиками, виночерпии с медными плашками на широких лентах — знаком их ответственного поста. Официантами были итальянцы, испанцы, португальцы, югославы — кто хочешь, кроме немцев.
К столицу подсел чех Поспишил — добродушный, губастый, веселый.
— Ну что, товарищ, Алхимов, есть предстартовая лихорадка? — Он широко улыбался.
— Лихорадки нет, есть боевая настроенность,— улыбнулся в ответ Алхимов. Поспишил был ему симпатичен, они давно и хорошо знали друг друга по частым приездам чеха в Москву.
— О, это хорошо, тогда есть победа! — Поспишил спокойно осушил огромный бокал пива, стоявший перед ним, и неодобрительно почмокал губами.— Конечно, кто не знает, что есть настоящее пиво, может нравится немецка, но то не чешско. Нет!
— Слушай, Поспишил, ты говорил с кем-нибудь насчет выборов? — спросил Лукомский.
— Говорил,— неторопливо ответил Поспишил и показал официанту на пустой бокал.— Думаю, все будет добро. Африканцы — за, скандинавы — тоже, японцы, иранцы...
— А кто против?
— Рот против. Он не любит образование...— Помолчав, чех добавил: — Извини, Федор. Он не любит, кто знает много языков, кто кандидат, кто, как это... шибко грамотный.— Поспишил густо засмеялся.— Сам Рот ничего не знает, он по-английски не знает. Полицай!
— Полицай? — Коля вытаращил глаза.
— Да,— с удовольствием подтвердил Поспишил, встретив человека, не знавшего то, что известно всем в Ассоциации.— Он был начальником городской полиции. Гроза бандитов! — Чех рассмеялся.— И чемпион у себя. И все полицейские у него чемпионы. Специально подбирал. Хотя ушел в отставку и стал президентом АЛФИ, никак не может измениться, все думает, что
начальник полиции, а мы его полицай.— Он вновь захохотал.
— Ну, и как ты расцениваешь обстановку? — озабоченно спросил Лукомский.
— Думаю, важно, что скажет Лусак.— Поспишил стал серьезным.— Один Рот ничего не сделает. Надо, чтоб Лусак был за. Ты говорил с ним, Федор?
— Никак не поймаю,— огорченно заметил Лукомский.— По-моему, он прячется от меня.
— От тебя не спрячешься! — усмехнулся Поспишил и взялся за следующий бокал.
— Послушайте, друзья,— воскликнул Алхимов,— перестаньте морочить себе голову с этими выборами! Диспозиция сделана, и сейчас уже суетиться незачем.
— Напрасно ты так думаешь,— горячо заговорил Лукомский.— Пойми, здесь же разный народ. Есть честные, есть шляпы, есть сволочи, есть доверчивые. Вот подойдет, скажем, Рот к африканцам и шепнет: «Новый-то советский делегат, он, знаете против разных там ассигнований на помощь развивающимся странам, ему бы только медали». Кто поумней, не
поверит, а кто поглупей, уши развесит, и полдюжины голосов поминай как звали...
— Да, я понимаю, — раздумчиво сказал Алхимов,— но я же не Голдуотер какой-нибудь — избирательную кампанию тут устраивать. Нескромно.
— А ты пошире бери,— зло сощурился Лукомский,— пошире! Ведь не ради того стараемся, чтоб ты по заграницам мотался, туристом разъезжал. Работа в международной ассоциации, Сергей, — это каторжный труд. Дипломаты, они и спортивные бывают, будь здоров, работу делают. Спорт сейчас, сам знаешь,— и культура, и политика, и экономика, и, прежде всего, борьба за мир и дружбу. А насчет работы в исполкоме ты меня еще попомнишь, когда
первый инфаркт заработаешь.
— Все,— засмеялся Алхимов,— уговорил. Сейчас сам пойду против себя агитировать. Мне жизнь еще не надоела.
Лукомский ошибался: Лусак не прятался. Он подошел еще там, в зале ресторана, когда, закончив обед, советские делегаты направлялись к выходу.
— Я вас искал,— без всяких предисловий заявил Лусак,— хочу поговорить.
Наступило замешательство. Лусак говорил по-французски, других языков он не знал, а Коля был переводчиком с английского.
Лусак беспомощно оглядывался по сторонам, Лукомский вопросительно посмотрел на Алхимова.
— Я помогу вам с переводом, господин Лусак,— выступая вперед, сказал Алхимов.
Как обычно, его безукоризненное произношение удивило. Лусак устремил на Алхимова долгий, проницательный взгляд. Он был озадачен: видимо, то, что он собирался сообщить Лукомскому, не предназначалось для иных ушей и меньше всего для Алхимова.
С другой стороны, как сказать об этом? И как вообще что-нибудь сказать, не прибегая к его помощи? Однако Лусак был не из тех, кого останавливают подобные препятствия. Он молчал недолго.
— Рад с вами познакомиться,— сухо сказал он, протягивая Алхимову руку.— Скажите, пожалуйста, Лукомскому, что я очень сожалею о его решении уйти в отставку. Он один из самых уважаемых, опытных и, не побоюсь сказать, любимых у нас коллег.
Лусак подождал, пока его переведут, и продолжал:
— Еще скажите: из уважения к нему я лично — за других отвечать не могу — так вот, из уважения к Лукомскому, я буду поддерживать рекомендованную им кандидатуру, то есть вас, господин Алхимов,— добавил он после паузы.
Алхимов бесстрастно переводил, а Лукомский топтался на месте, делая жесты руками, и то и дело открывал рот, порываясь что-то сказать. Наконец, воспользовавшись тем, что Лусак замолчал, он торопливо заговорил, и Алхимову пришлось ускорить темп перевода.
— Не из уважения ко мне, Лусак, надо его поддержать,— Лукомский положил руку на плечо Алхимова,— а из уважения к нему самому, поверь, он много достойней меня. Поверь...
— Так из уважения к кому мне следует поддерживать кандидатуру советского делегата? А? — Повернувшись к Алхимову, Лусак усмехнулся.
— Думаю, что из уважения к стране, которую он представляет, господин Лусак.— Алхимов вежливо улыбнулся.
После обеда делегаты собирались вяло. Еще несколько пунктов повестки дня пролетели быстро.
— Ишь, будто семечки лущат! — заметил Коля недоуменно. Он медленно продвигался по коридорам дипломатических лабиринтов.
— ...Переходим к следующему пункту повестки дня,— возвестил Рот, постучав молотком по столу.— У нас есть письма нескольких федераций с предложением исключить из АЛФИ федерацию Южно-Африканской Республики. Он сделал паузу и оглядел зал.— Есть и другое предложение: рассмотреть этот вопрос на очередном исполкоме более детально.
Пожалуйста.— Он сделал приглашающий жест в сторону новозеландского делегата. Тот торопливо вышел к трибуне и заговорил быстро, горячо, не вынимая рук из карманов.
— Это старый вопрос, о котором много говорят и мало знают. Его обсуждение каждый раз вносит прискорбную нервозность в наши
дружественные форумы. У нас есть для обсуждения вопросы посерьезней. Предлагаю поручить его рассмотрение исполкому, высококомпетентному и уважаемому составу которого мы целиком доверяем.
Он сел, бросив быстрый взгляд в сторону делегатов ЮАР.
Лукомский поднял руку.
— Пожалуйста.— Рот преувеличенно вежливо закивал в сторону советского делегата.— Слово имеет господин Лукомский, член исполкома.
Лукомский неторопливо направился к трибуне, сопровождаемый сразу вспотевшим от волнения Колей.
— Господин президент, господа делегаты! Я не могу согласиться с моим новозеландским коллегой. Что может быть серьезней, чем нарушение одной из главных статей нашего устава, которая...— он оглянулся на Колю и нехотя замолчал, опасаясь, что тот не сумеет запомнить.
Однако Коля, запнувшись два-три раза, переводил все бойчей.
— ...которая категорически запрещает расовую дискриминацию. А что в ЮАР существует расовая дискриминация, общеизвестно. Это признает даже Международный олимпийский комитет. Оставляя за собой право выступить по существу вопроса, предлагаю начать обсуждение этого пункта.
Он вернулся на место.
— Ох, народец! — возбужденно шептал Коля, приглаживая всклокоченные волосы.— Этот новозеландский фрукт тот еще...— Но Лукомский шикнул на него, и Коля замолчал, продолжая воинственно оглядываться по сторонам.
Рот встал во весь свой огромный рост, делая вид, что не замечает две-три поднятых в зале руки,
твердо произнес:
— Итак, господа, мы имеем два предложения — обсуждать или не обсуждать. Хочу только подчеркнуть, что в случае принятия первого мы вынуждены будем отказаться от приема, который устраивает в нашу честь оргкомитет, и провести ночное заседание, а возможно, и от завтрашней загородной экскурсии. Но, конечно, главное — дела, мы приехали сюда работать, а не развлекаться. Работать! Ставлю вопрос на голосование: кто за обсуждение сейчас пункта повестки дня о ЮАР, прошу поднять руки.
Приподнявшийся с места Лундквист, поводив в воздухе карандашом, объявил:
— Двадцать пять.
— Кто против?
Через минуту Лундквист возвестил:
— Тридцать один!
— Итак, господа, большинством голосов вопрос о ЮАР переносится на заседание исполкома. Исполком разберется и доложит на следующем конгрессе. Переходим к очередному пункту повестки дня — выборам. Какие предложения по составу счетной комиссии?
Мгновенно вскочивший новозеландский делегат закричал с места:
— Представителей Австралии, Польши, Канады!
Эти страны не выставляли своих кандидатов на выборах и не имели представителей в исполкоме.
Все произошло так быстро, в таком темпе, что никто и опомниться не успел, а процедура выборов оказалась в полном разгаре.
Лукомский вытер огромным носовым платком могучую шею и, осуждающе глядя на Алхимова, словно тот был виноват, нравоучительно произнес:
— Вот так, брат. Раз-два, фокус-покус! Был вопрос — нет вопроса! На исполком! — Он усмехнулся,— Там-то Роту куда легче справиться. Небось, не пятьдесят делегатов — пятнадцать. Тебе расхлебывать!
— Но ведь можно протестовать, выступить к порядку ведения,— заметил Алхимов.
— Нельзя.— Лукомский печально покачал головой.— Ты же видел — большинство-то против. Машина голосования, никуда не денешься. Президент не дурак, пригрозил ночным заседанием и что прием отменят, вот тех, кто не работать, а веселиться приехал, сразу на свою сторону и перетянул. Что ж нам, скандалить? Здесь скандалов не любят. Да и вообще сейчас...
— Какой же здесь скандал,— пожал плечами Алхимов,— обыкновенная полемика.
— Эх, если б...— вздохнул Лукомский.— Многому, Сергей, тебе еще научиться придется, пока эту чертову науку постигнешь. Здесь цветочки, ягодки на исполкомах будут. Увидишь.
— Увижу, если выберут,— пробормотал Алхимов.
Выборы шли полным ходом. Делегаты подходили к столу, получали бюллетени с именами кандидатов, возвращались на место и, закрывая ладонью маленькие бумажки, словно кто-то пытался заглянуть в них, начинали вычеркивать.
Рот оставался президентом без голосования, поскольку других кандидатов на этот пост не было. Генеральный секретарь без конца повторял на разных языках — а Лундквист знал их семь — правила выборов.
Объявили перерыв.
Официанты вкатили столики с кофе, прохладительными напитками, печеньем.
Делегаты, разбившись на группы, с чашками и стаканами в руках обсуждали прошедший конгресс, строили предположения об итогах выборов. Наташа, на этот раз без улыбки, озабоченная, подошла к Алхимову и, воспользовавшись тем, что Лукомский и Коля были заняты разговором с другими делегатами, зашептала:
— Я желаю вам удачи, господин Алхимов, вас должны выбрать. Я очень волнуюсь.
Алхимов смотрел на нее. Эта красивая, пышущая здоровьем русская девушка, инстинктивно тянущаяся к «своим», к «дому», вызывала в нем странное,
волнующее чувство.
— Спасибо, Наташа, спасибо. Выберут, не выберут — дело второе, главное — вы этого хотите.
— Опять вы смеетесь.— Она досадливо поморщилась.— Вы все время надо мной смеетесь, будто я маленькая. Я уже замужем была,— неожиданно сообщила она и подняла на Алхимова большие серые глаза.
— Замужем? — Алхимов удивился.
Наташа действительно казалась не очень взрослой.
— Почему вы так смотрите? — Наташа слегка покраснела.— Вы считаете, что никто не должен хотеть выйти за меня замуж... ой, не то я говорю... на мне жениться?
— Ну, что вы, Наташа,— улыбнулся Алхимов,— наоборот, все должны хотеть на вас жениться,
у вас, наверное, множество претендентов...
— А он ушел от меня. Мой муж.
— Почему? — сочувственно спросил Алхимов.
— Он говорит, что я плохая жена, не занимаюсь домом, все время где-то работаю, поздно прихожу. Может быть, изменяю ему.
— А вы изменяете?— весело спросил Алхимов.
Реакция Наташи оказалась резкой. Она поджала губы, глаза ее стали холодными и неприветливыми.
— Такие вопросы женщинам не задают,— сухо сказала она и торопливо отошла, оставив Алхимова в смущении и растерянности.
Однако долго размышлять над поведением Наташи ему не пришлось. Раздались удары президентского молотка.
Члены счетной комиссии передали Роту бумагу с результатами голосования, и в зале воцарилась напряженная тишина.
— Объявляю результаты выборов в исполком,— торжественно заговорил президент.— Участвовали в голосовании пятьдесят шесть делегатов. Было выдвинуто девять кандидатов. В порядке набранных голосов прошли: Шибата, Япония,— пятьдесят один голос; Холмер, Соединенные Штаты,— пятьдесят голосов; Тахтари, Иран,— тридцать
четыре голоса; Рамирес, Мексика, —тридцать три; Алхимов, Советский Союз,— двадцать девять голосов. Поздравляю вновь избранных членов исполкома...
Последние слова президента потонули в громе аплодисментов.
— Ну, Сергей, прямо гора с плеч! — Лукомский радостно улыбался, вытирая лицо огромным платком.— Поздравляю брат, поздравляю! — Он обнял Алхимова, чуть не задушив его в могучих объятиях.
— Поздравляю, Сергей Сергеевич.— Коля восторженно жал Алхимову руку.
— Соотношение голосов, конечно, хреновое.— Лукомский нахмурил лоб.— Минимальное, так сказать. Интересно, сколько набрал следующий?
Ответа долго ждать не пришлось. Поляк, член счетной комиссии, подсел к советским делегатам.
— Поздравляю, товарищ Алхимов.
— Слушай,— затормошил его Лукомский,— сколько другие-то набрали?
— Значит... значит,— поляк устремил взгляд в потолок,— Шибата пятьдесят один, Холмер...
— Да знаю, знаю, объявляли! Ты про остальных скажи!
— Остальные набрали так: бельгиец — двадцать восемь, канадец — восемнадцать...
Но Лукомский уже не слушал:
— Так,— рассуждал он озабоченно,— прямо дрожь берет, так сказать, запоздалая реакция. Подумай — один голос! Вот вышел бы какой-нибудь друг, прошу прощения, в туалет, и привет: прошел бы бельгиец.— Лукомский помолчал.— Да, брат, скажем прямо, избрали с минимальным счетом. Теперь зато на следующих выборах результаты голосования будут зависеть и от тебя! Считай, каждый лишний голос горбом заработал.
— Точно,— подхватил Коля,— это как в футболе.
Важно в высшую лигу пролезть, а уж там, если можешь, хоть в чемпионы выбивайся!
— Ну и сравнения у тебя...— неодобрительно покосился на него Лукомский.
Заседание продолжалось.
Журнал «Юность» № 10 октябрь 1976 г.
Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области