Татьяна Маренкова
И вновь олимпийский год. Год Саппоро и Мюнхена. Наши лучшие спортсмены вновь примеривают олимпийскую форму. И в Саппоро и в Мюнхен поедут и совсем молодые спортсмены, которым будет впервые доверена высокая честь представлять нашу страну на Олимпийских играх. И мы верим, что дебютанты будут достойно отстаивать честь советского спорта, беря пример с наших прославленных чемпионов и рекордсменов. Такова традиция, о которой рассказывает двадцатилетняя студентка-журналистка Татьяна Маренкова.
XVI летние Олимпийские игры, Мельбурн, 1956 год.
Владимир Сафронов попал на Олимпийские игры случайно. Получил травму Александр Засухин (сломал палец как раз во время боя с ним), и руководителям команды ничего не оставалось, как послать его, перворазрядника, в Мельбурн. «Попадешь в десятку,— говорили Сафронову,— можешь считать задачу выполненной».
Как передать его состояние, когда он приехал в Мельбурн?
Ну, представьте Золушку, попавшую на бал в сказочный дворец, в котором полным-полно королей, уверенных в своем всемогуществе.
Два первых боя — у итальянца и француза — Сафронов выигрывает сравнительно легко. Чего не случается на Олимпийских играх?
Но когда Сафронов выиграл в суровом бою у одного из лучших боксеров Европы — поляка Недзведского, о нем заговорили всерьез. Да, несомненно, старт новичок принял великолепно, но каким-то будет финиш?
В финале Сафронову предстоял бой с чемпионом Европы англичанином Томми Никольсом, который только что победил чемпиона прошлой Олимпиады — финна Хамалайнена. Чтобы вручать Никольсу «золото», в Мельбурн специально приехал мэр Лондона.
Завтра бой. А сегодня надо отдыхать. И Володя идет в Национальный музей — ведь он художник. Но во всех залах и на всех картинах он видит лишь... Никольса.
Он выбегает из музея, идет в кино. Тривиальный американский боевик. Но что за наваждение!
Сафронову кажется, что герой фильма, которому улыбается фортуна, который побеждает и нравится женщинам, это... Никольс... Никольс, Никольс, Никольс.
Он преследует Сафронова повсюду. Ночью он долго не мог уснуть.
Спасибо, пришел врач команды Всеволод Сергеев и успокоил немного.
Утром Володя встал на весы. Ну прекрасно, вес его не подвел. Он потренировался немного, котом пошел погулять — сделал несколько зарисовок готических храмов Мельбурна, строгая готика этих храмов успокаивала его.
А время главного боя приближалось.
«Я заметил, что Никольс всячески избегает ближнего боя, и решил воспользоваться этим»,— вспоминает Сафронов.
В первом раунде Никольс не получил преимущества и после перерыва сразу бросился в атаку. Но серией неожиданных атак Сафронов обезвреживает правостороннюю стойку Никольса и вдруг наносит удар в подбородок. Никольс, великий Никольс на коленях! В последнем раунде Сафронов шел на Никольса, как танк.
Уже прозвучал гонг, но они не слышали его, дрались и дрались, пока их не развел судья.
— Ну, как дела? — спрашивает Володя у своего тренера Сергея Щербакова.
— Вроде ничего,— отвечает Щербаков.
Он шел на пьедестал и еще не верил до конца, что этот пьедестал — олимпийский. А вокруг все говорили: «Фантастично! Необыкновенно!».
Медаль олимпийского чемпиона ему вручал не кто иной, как мэр Лондона, который, как и полагается, улыбался при этом, но уж слишком старательно.
«Знаете, о чем я больше всего жалею? — говорит мне сейчас Сафронов.— О том, что не нарисовал тогда Никольса. Он все-таки великий спортсмен».
XVII летние Олимпийские игры, Рим, 1960 год.
В Риме стояла почти африканская жара. Кажется, что подрумянились даже белые шапочки велосипедистов.
Мучительно трудно дышать. На трассе ни малейшего намека на тень. Время от времени асфальт поливают водой, которая, впрочем, мгновенно высыхает.
Насмарку пошла акклиматизация в Сочи, в погодных условиях, приближенных к римским: в командной гонке вышел из строя Петров.
Участвовать в личной гонке предстояло лишь четырем советским спортсменам: Сайдхужину, Мелехову, Капитонову и Клевцову. Фаворитами считались гонщики Англии, Бельгии, Италии. Наши гонщики на шоссе высоких результатов на Олимпийских играх прежде не добивались.
Старт! А финиш через четыре часа, через 175 километров 380 метров.
«Кручу педали, а перед глазами Волга. Холодная, чистая. И еще тележка с мороженым»,— вспоминает Виктор Капитонов. На 130-м километре Виктор решил применить свой коронный прием.
Он делает отчаянный рывок на этом горном участке трассы — ведь он велосипедист-«скалолаз».
(Есть еще велосипедисты-«темповики», велосипедисты-«колесники», велосипедисты-«финишеры».) Но никто за Капитоновым не погнался. Слишком рискованным был этот атакующий план!
Целых восемь километров Виктор шел один. Потом он увидел, что к нему приближается спортсмен в голубой майке — итальянец, и обрадовался: вдвоем идти легче.
Капитонов и Трапе идут теперь действительно рядом, по очереди лидируя. Остальная группа гонщиков отстает в среднем на две минуты.
А многие журналисты уже спешат сообщить о победе... Ливио Трапе. Да, именно Ливио Трапе, потому что все ставки теперь делаются лишь на него. Кто такой Капитонов по сравнению со знаменитым Трапе? Капитонов не был новичком в спорте. Но, посудите сами, разве может высоко
котироваться на Олимпийских играх гонщик, который к двадцати семи годам не сделал мирового имени.
К тому же, когда остается всего один круг, происходит нечто трагическое. Капитонов вдруг перестает крутить педали, победно поднимая руки. «Было очень много итальянских болельщиков, и они почти закрыли щит, на котором показывали цифру, обозначающую количество оставшихся кругов»,— вспоминает он.
— Круг! Круг! Еще круг! — слышит Капитонов. А это значит, что еще 14 километров!
И снова бой: Капитонов — Трапе, Капитонов — Трапе — жара.
На последней пятисотке Виктор оглянулся через правое плечо, а слева его в этот момент обошел Трапе. Прием для итальянца рискованный,— он отнюдь не великолепный финишер. Последние 100 метров Капитонов и Трапе идут рядом, руль в руль. Но все-таки на полколеса раньше финиширует Капитонов.
Остальные советские гонщики финишировали в общей группе, сдерживая натиск других соперников.
Капитонова поднимают на руки и несут по шоссе. По тому самому шоссе, где нет ни малейшего намека на тень, по асфальту, время от времени поливаемому водой, которая мгновенно высыхает, а он в который раз спрашивает: «Братцы, неужели выиграл?».
Спустя час известный французский журналист скажет: «С победой Капитонова Россия входит через парадную дверь в большой международный велоспорт».
2
В 1958 году, став рекордсменкой страны, Европы и, повторив рекорд мира в беге на 100 метров (11,3), Вера Крепкина, как ни странно, фактически завершила этим свою карьеру спринтера. Вскоре стало ясно, что бегать она «устала».
К Олимпийским играм 1960 года рекордсменка мира окончательно потеряла форму. И все-таки Вера Крепкина поехала в Рим, но как прыгунья в длину.
Но даже как прыгунья на предолимпийских соревнованиях Крепкина была в стране лишь второй.
Кандидатуру Крепкиной отстоял на свой страх и риск старший тренер сборной страны по легкой атлетике Гавриил Коробков.
Коробков полагал, что спринтерская подготовка Крепкиной для прыжков в длину идеальна.
И шаг у нее стабильный, и характер что надо. Из тридцати разбегов Крепкина тридцать раз могла попасть в планку — миллиметр в миллиметр.
Коробков уже доверял Крепкиной выступать в прыжках в длину в матче СССР — США в Филадельфии. Крепкина была в Филадельфии первой, но результат ее был невысок. Так что эта победа не увеличивала ее шансы на поездку в Рим.
Но Коробков вновь принялся доказывать, что другой такой стабильной прыгуньи в стране нет.
На тренировках она регулярно прыгала на 6,10—6,15. Конечно, прыжка на 6,60 ожидать от Крепкиной не приходилось, но, по мнению Коробкова, такой прыжок в Риме и не требовался. Коробков глубоко убежден, что на Олимпийских играх чаще всего побеждает тот, кто умеет показывать высокий средний результат.
Вера Крепкина, для которой уже сама поездка в Рим была как чудо, показала результат выше среднего: она прыгнула на «Форо Италико» на 6 метров 37 сантиметров. Так далеко не смогла прыгнуть ни одна из таких ее знаменитых соперниц, как Кшесиньска, Клаус, Бигнэл, в единоборстве которых, по всеобщему мнению, должна была решиться судьба золотой медали.
Золотая медаль Веры Крепкиной была первым «золотом» наших легкоатлетов в Риме.
В нее верил лишь один человек, который скажет позже: «Вся спринтерская биография Веры Крепкиной подготовила ее к победе в прыжках в длину в Риме».
Но ей было достаточно этой веры Гавриила Коробкова.
XVIII летние Олимпийские игры, Токио, 1964 год.
Над ним не властен гипноз победы, избежать которого очень трудно, когда чаша весов склоняется на твою сторону, и ты уже слышишь внутри себя мелодию торжества, и глаза твои заволакивает призрак медали, и ноги подкашиваются от мысли, что дело сделано и надо лишь побыстрей докончить бой...
В этот момент тебе важен уже не поединок, а результат. И как раз в этот момент ты и проигрываешь.
Такова судьба сильных бойцов, которые не становятся чемпионами мира, пропуская последний и решающий укол в перебое. А зрители недоумевают: что же изменило точные и собранные движения этого бойца? Его тренер, чувствуя неубедительность собственных слов, все же скажет: «Он просто устал». Что остается сказать тренеру!
Нет, он нисколько не устал.
Призрак победы учетверил шпагу в руках соперника. Теперь против тебя двое: твой соперник и еще кто-то, более сильный.
Против Григория Крисса всегда был лишь один противник, и этим Крисе удивителен. Его волнует только одно — самый процесс боя. Он не боец, он игрок. В том смысле, что для бойца наиболее интересное — результат, победа, для Крисса же — сама схватка.
Это поразительное качество было отмечено публично В. А. Аркадьевым — самым опытным из фехтовальных тренеров страны. Впервые увидев течение поединка молодого шпажиста, Виталий Андреевич воскликнул: «Психология!»
Да, в сущности Крисс — фанатик процесса боя. Именно на это и делалась ставка, когда молодому шпажисту было доверено защищать честь нашей страны на Олимпийских играх.
Токио. В финал личного турнира шпажистов впервые в истории Олимпийских игр вышли два наших фехтовальщика: опытный Костава и Крисе. Они и встретились между собой в первом бою, и Крисе уступил Коставе, но в дальнейшем фехтовал очень удачно и наряду с экс-чемпионом мира англичанином Уильямом Хоскинсом набрал наибольшее количество побед.
Судьбу олимпийского «золота» должен был решить их перебой.
Хоскинс — полная противоположность Криссу. Он в бою расчетлив и рационален, он из тех бойцов, которые умеют добывать победу. И все же не Крисе, дебютант Олимпиады, боялся Хоскинса, а, напротив, экс-чемпион мира был не рад такому сопернику.
Их первый поединок в финале закончился с редким счетом 9:8.
Победил Крисс.
И вот снова на дорожке появляется сдержанный и уравновешенный — ну, прямо Соме Форсайт — Хоскинс, а Крисс выбегает чуть ли не вприпрыжку. Криссу интересно было еще раз встретиться с Хоскинсом. А Хоскинсу надо было во что бы то ни стало победить и только победить.
Но победил Крисс. Он выиграл с и этот бой и олимпийское «золото» прежде всего чисто психологически.
X зимние Олимпийские игры, Гренобль, 1968 год.
Не пройдет и месяца после выхода январского номера «Юности», как станут известны имена победителей XI зимних Олимпийских игр в Саппоро.
По традиции зимнюю Олимпиаду и на этот раз завершат прыгуны на лыжах с трамплина. И мы надеемся, что эта золотая медаль Саппоро будет нашей!
За победу на трамплине будут бороться двукратный чемпион мира Гарий Напалков, олимпийский чемпион Владимир Белоусов и другие представители уже знаменитой советской школы прыжков с трамплина.
Началось все с сенсационной победы Владимира Белоусова в Гренобле. Тогда наши прыгуны на мировых трамплинах не котировались. Тогда славились норвежец Виркола, чех Рашка...
Владимир Белоусов приехал в Гренобль, не будучи даже чемпионом страны. Ему фатально не везло, да, впрочем, и сейчас не везет на чемпионатах страны.
В предолимпийском 1967 году он был в стране... пятнадцатым.
И его тренер Аркадий Воробьев еле добился, чтобы Белоусова взяли десятым номером в сборную страны.
Но начался сезон 1968 года, и Владимир выигрывает предолимпийские турниры в Кировске, в Горьком, а в январе, впервые участвуя в зарубежном турне, побеждает Рашку. Но это можно было посчитать и случайностью.
Так или иначе, но в последний день на большом трамплине горной станции Сен-Низье под Греноблем он не считался фаворитом. Прыгуны уже разыграли одно «золото» на малом трамплине в Отране, и Белоусов был там восьмым.
Но он захватил лидерство уже после первого прыжка на большом трамплине. Присел на пенек около старта, грелся на солнышке, слушал пение птиц и думал о том, что главное сейчас продержаться, не упасть во второй попытке.
До крайности импульсивный, Белоусов часто сочетает рекордные прыжки с падением, да и вообще он лучше всего прыгает первый раз. Кажется, на этот раз ему удалось собраться перед второй попыткой, но, выйдя на старт, он внезапно ощутил, что свитер давит шею. Тогда он натянул свитер на подбородок.
Володя летел со скоростью ста километров, летел молча (многие прыгуны кричат в прыжке, но Белоусов — никогда), отлично и далеко приземлился и только тут, сбросив лыжи, позволил себе покричать в полное удовольствие, покататься по снегу.
Вы думаете, он долго был потрясен своей удивительной победой? Как бы не так. Он очень быстро вошел в роль олимпийского чемпиона. Вскоре, победив в Холменколлене знаменитого Вирколу, Володя не позволил норвежцу покровительственно обнять себя, когда их стали снимать фотокорреспонденты. Белоусов сказал Вирколе: «Извини, пожалуйста»,— и сам обнял его.
Я училась тогда в пятом классе. Мы с подружкой сбежали с уроков и пошли в кино. Нам было почти безразлично, что смотреть. В «Прогрессе» шел «Штрафной удар». И мы пошли в «Прогресс». Мне очень понравилась Алешникова в роли спортивной журналистки, и я сказала после фильма:
— Ирка, я буду спортивной журналисткой!
Девочки из нашего класса хотели стать артистками, врачами, учителями. А вот журналисткой никто не хотел стать. Кем угодно — только не журналисткой, да еще спортивной! Мне нравилось, что я так непохожа на всех.
И с тех пор я слежу за всеми международными и союзными соревнованиями, насколько это в моих силах…
В 9-м классе мы писали сочинение на тему «Таланты хорошие и разные». Я выбрала своими героями Эммериха Данцера и Вольфганга Шварца. Писала, захлебываясь, и получила... четверку.
Теперь я, конечно, понимаю, что шокировало преподавательницу литературы. Мои одноклассники писали о Чайковском и Штраусе, о Пушкине и Лермонтове — о каких угодно талантливых людях, но только не о спортсменах.
В десятом классе я написала свой первый материал, кстати, тоже о фигуристах, и отослала его в «Известия». Я, честно говоря, и не надеялась, что кто-то его прочтет. Я уже видела эти три страницы лежащими в корзине для мусора и недоумевающее лицо строгого редактора. Каково же было мое удивление, когда я получила приглашение зайти. Для меня, 17-летней девчонки, это было тогда, как приглашение сниматься в главной роли в кино.
А редактор оказался совсем не суровым. Это был Борис Федосов — известный спортивный обозреватель. Он похвалил меня в поругал, а главное, дал много дельных советов. И сейчас, когда у меня что-то не ладится, я спешу к Федосову.
Итак, мой первый олимпийский год — 1968-й — был для меня счастливым годом. И как мне с тех пор не верить, что чудо особенно возможно в олимпийском году!
Я болею за молодых, никому не известных спортсменов. Мне очень хочется, чтобы побеждал спортсмен, впервые попавший в сборную, который не думает и не мечтает, что вот уже завтра в газете будет напечатан его портрет.
И бывало ведь так, что чемпионами Олимпийских игр как раз становились или дебютанты, или спортсмены, на которых никто особых надежд не возлагал.
Именно о таких спортсменах я и рассказала выше.
Мне не довелось присутствовать при их успехе. Они чемпионы не моего поколения.
Но опять наступил олимпийский год! И опять я жду чуда!
Я жду своего чемпиона, у которого именно я, уже как спортивная журналистка, буду брать одно из первых интервью.
Кстати, а не одно ли из чудес, что мой дебют на страницах «Юности» происходит в олимпийском, 1972 году?
Журнал «Юность» январь 1972 г.