RSS

Информационный сайт JohnnyBeGood

{mainv}
«Поймать наглость хода»!
Михаил Марин

Это странное выражение — «поймать наглость хода!» — я впервые услышал от тренера Леонида Живодерова перед самым отъездом наших велосипедистов-шоссейников на Олимпиаду в Мюнхен. Тогда в Тракае под Вильнюсом, где мы жили, решался главный вопрос: «Кто поедет?»
Живодеров, как всегда, кипятился, выплескивая каждый день все новые и новые варианты четверки «командников». Виктор Капитонов — старший тренер сборной,— как всегда, до поры до времени помалкивал, но все знали, что последнее слово за ним.
И ждали этого последнего слова.
 
 
— Лихачева-то он, конечно, возьмет,— говорил Живодеров.— Он нужен. Он может поймать и проявить наглость хода.
 
 
— Как это — наглость хода? — спросил я.
 
 
— Наглость хода — это наглость хода! — взвился Живодеров.— Понял?!
 
 
Валерий Лихачей: «Въехали на стадион, эх, думаю, чикнуть, что ли? И чикнул финиш».
 
 
После победы нашей «четверки» в командной гонке на 100 километров каждым из олимпийских чемпионов — Борис Шухов, Валерии Ярды, Геннадий Комнатов и Валерий Лихачев — по-своему разъясняли мне, как и почему они выиграли. И вдруг Лихачев говорит:
 
 
— Мы должны были поймать наглость хода, и мы поймали ее…
 
 
Я спросил теперь уже Лихачева, что сие значит. Он рассмеялся — Сам толком не знаю, что это значит. Но Живодеров придумал точно. Есть она — эта наглость хода...
 
 
И мы ее поймали!
 
 
Вообще «поймать ход» — выражение в спорте довольно распространенное. И конькобежцы «ловят ход» и лыжники. В двух словах это значит — найти ритм, темп... Или точнее — когда все получается, когда чувствуешь силу, легкость, когда пришел, наконец,— и ко времени! — пик формы.
Но — наглость хода? Как ее можно «ловить»?
 
 
Тогда я вспомнил первую нашу встречу с Валерием Лихачевым. Было это давненько, лет десять назад. В Горьком проходила велогонка по улицам города. Тогда еще жив был Саша Кулибин — гонщик удивительный и знаменитый, с которым где-где, а уж в Горьком никто в ту пору соперничать не мог и не смел.
 
 
Но вот видим: «прилип» к Кулибину какой-то паренек и не отстает. Круг прошли — он рядом, еще круг, еще — а он все рядом, не отстает. Спросил: «Кто такой?» Говорят: «Из Заволжья мальчишка, вроде бы второразрядник, но смотри, что делает, наглец...» «Наглец» было сказано чуть ли не с восхищением.
 
 
«Наглецом» был Валерий Лихачев. Сохранился снимок, где он, действительно тогда еще мальчишка, летит к финишу «на колесе» у самого Кулибина!
И я понял, что это и была та самая наглость хода!
 
 
Понял, что мало быть сильным, мало чувствовать и знать свою силу. Нужно еще и очень верить в нее. И не только самому верить. Надо заставить поверить в то, что ты сегодня сильнее всех, еще и своих соперников, надо их застращать, если хотите, обескуражить, заставить растеряться, заставить вдруг разувериться в собственной силе, в своих планах, которые они перед гонкой строили и в которые верили, надо вдолбить км, что они просчитались, когда сбрасывали тебя со счетов. Вот как я понимаю теперь эту самую «наглость хода», которую надо поймать и проявить.
 
 
И Лихачев на это дело большой мастак. В семьдесят третьем году он впервые пошел в гонку Мира и наделал там страшный переполох, выиграв шесть этапов — рекорд в истории гонок Мира! Вернувшись домой, он сказал мне, что шесть лавровых венков — это приятно, но главное, что «мама» его наконец-то признала. — «Мама» меня там признала, это я понял,— сказал Лихачев.
 
 
«Мама» — словечко велосипедистов. Так они окрестили головную, лидирующую группу в гонке. Но когда Лихачев говорил: «Мама» меня признала»,— то имел в виду не какую-то группу, которая в той гонке на каких-то этапах шла впереди, он имел в виду вообще лидеров мирового велоспорта.
 
 
Юрий Петрович Самойлов, механик нашей велосипедной сборной, который в мировом велоспорте знает все и всех, рассказывал, как победитель той гонки Мира поляк Шурковский жаловался: «С Лихачевым нечего делать, если он начал финиш. Выиграть финиш у него нельзя. Пустая трата и сил, и времени, и нервов».
 
 
Самойлов рассказывал, что его коллеги — механики из Бельгии признавались, что даже сам Меркс, их великий соотечественник, вряд ли бы сумел выиграть у Лихачева в той гонке дуэль на финишах. А уж Меркс-то — признанный «король финишей». Лихачев говорил:
— Если я начал финиш, то уж он мой. Зачем же я должен его кому-то отдавать?
Но это просто сказать: «Он мой».
 
 
Тот же Самойлов — человек, о бесстрашии которого ходят легенды, говорил, что он от страха глаза закрывал, отворачивался, когда видел, как Лихачев врывался на узкие улочки городков и такие на поворотах виражи закладывал, что ни по какой теории устоять на этих виражах не мог, но проходил их на сумасшедшей скорости и не падал. А все остальные от него в ужасе шарахались. Вот так он «брал» свои финиши. И это тоже — «наглость хода».
 
 
Да, в семьдесят третьем году в гонке Мира Лихачев вдруг предстал в новом свете. Все знали, что он большой мастер командных гонок — чемпион мира и Олимпийских игр. И вот этот знаменитый «командник» вдруг становится признанным «финишером» самой сложной многодневки.
 
 
Но законы этих гонок совершенно различны, и прежде чем продолжить рассказ о велогонщике Лихачеве, я хочу это различие объяснить.
 
 
В командной гонке — каждый за всех и все за каждого. Там — команда. И она должна быть монолитом. Прямого единоборства с соперниками — лоб в лоб — в командной гонке нет. Старт «четверкам» дается с интервалом в две-три минуты. И каждый квартет, по сути дела, на два с лишним часа остается с глазу на глаз с шоссе. Время от времени крикнут им только, по какому графику они идут и по какому — соперники.
 
 
Каждый из четырех должен за время гонки раз по пятьсот примерно менять свое амплуа — то быть «первым голосом», то вторым, то третьим. Меняться все четверо должны одновременно, но совершенно незаметно — так, чтобы не дергалась, не вибрировала натянутая, как струна, цепочка из восьми бешено вращающихся колес.
 
 
И так два с лишним часа. И так сто километров.
 
 
Ну, не чертова ли это работа?!
 
 
А на первый взгляд все выглядит просто: четверо, выстроившись в ряд — один за другим,— поехали на сто километров. Кто-то поехал первым, повел. Остальные за его спиной спрятались от ветра и крутят педали что есть силы. Проехали метров двести. Смена. Лидер, который шел на первой позиции, метнулся влево, в сторону. Идущий за ним выкатился на первую позицию. Лидер дал проскочить мимо себя трем своим товарищам и пристроился им в хвост.
 
 
Вроде бы так: отстрелянная гильза — в сторону, новый патрон — на ее место. Но в этой велообойме всего четыре патрона и каждый отстрелянный должен быть снова заряжен, потому что им еще стрелять да стрелять. И пороха должно хватить на все эти «выстрелы».
Лихачев был идеальным командником, владел искусством никогда не выпадать из квартета. В групповой и многодневной гонках он принял совсем иные законы борьбы.
 
 
Старт тут общий — один для всех. Выстрел — и людская лавина покатилась. А в ней спрессовано человек двести, а то и больше.
Тут тоже есть команды. В международных соревнованиях — национальные сборные. Они, как правило, идут в одинаковой форме.

Старт общий, а финиш назовет победителем только кого-то одного. Дорога до финиша дальняя: километров сто пятьдесят — двести в групповой гонке, тысячи — в «многодневке».
 
 
И в пути начинается хитроумная многочасовая игра. Тут ни минуты покоя, тут каждый начеку. Напряжение невероятное. Надо свой маневр рассчитать с точностью до секунды, чужой разгадать, товарищам по команде помочь, соперникам помешать, организовать интернациональную коалицию, чтобы уйти в отрыв или начать погоню за беглецами,— то взвинтить темп гонки, то «погасить» его...
 
 
Если же замаячила перед товарищем по команде победа,— забудь о себе и помогай ему всем, чем можешь и как можешь.
И здесь закон — «Все за одного!» — один из главных законов.
 
 
Только кто он — тот один? Его нельзя назначить по приказу до старта, он сам себя, так сказать, назначает уже на трассе. В многодневной гонке для этого ему нужно надеть майку лидера. И тогда лидер знает, что свои с него эту майку снимать не станут и другим не позволят. Но надеть ее надо самому, потому что на старте все равны, и в каждой команде тоже все равны на старте.
 
 
Итак, в одиночку здесь не пробиться. Или иначе скажу — до последнего финиша в лидерах не продержаться, если на тебя, лидера, не будут работать товарищи по команде.
 
 
Здесь все работают на одного: охраняют его, помогают ему, оттесняют от него соперников из других команд, «раскатывают» его перед финишем, жертвуют своими частными успехами ради главной и большой победы своего товарища—лидера. Может, потому и все призы, завоеванные гонщиками одной команды на этапах «многодневки», после главного финиша делятся поровну между всеми.
 
 
Но и это еще не все. Многодневная гонка, как правило, называет чемпионов и в личном и в командном зачетах. Что выбрать, какую цель? Лучше, конечно, и тут и там выиграть. А если и тут и там не получается? В этом случае команда чаще всего делает ставку не на один венок, а на шесть точно таких же (в велогонке Мира команда состоит из шести человек).
 
 
Итак, в прошлом году Лихачев отправлялся в гонку Мира признанным лидером нашей команды. Лидером его сделали те самые шесть венков за победы на этапах в гонке-73. Это понятно.
 
 
Но ни Лихачев, ни команда в прошлом году победить не сумели. Команда заняла второе место, Лихачев же из-за разного рода неудач оказался в личном зачете довольно далеко.
 
 
И тут началось! Он стал главным виновником всех бед. Вчерашний кумир был развенчан. Почему? За что?
Сгоряча тренеры рассуждали так. Проиграли полякам каких-то две минуты. А год назад только одной бонификации (премиальных секунд за победы на финишах) у Лихачева набралось целых три минуты. Будь эти три минуты и на этот раз у него — победа за нами.
 
 
Но что же получается? Выиграй мы велогонку Мира, считалось бы, что выиграли все, а проиграла команда — Лихачев виноват... А проиграли все. И Лихачев в том числе. Но не он один.
 
 
Однако главным виновником неудачи и тренеры, да и кое-кто из корреспондентов, назвали его, Лихачева.
Допускаю, что с него спрос был особый, но главным и чуть ли не единственным виновником всех бед он не был. Быть таковым можно только умышленно.
 
 
А это уже обвинение тяжкое, он его не заслужил. Он говорит, что делал все, что мог. Ему говорят— нет, ты не сделал того, что мог и должен был сделать.
Кто тут прав, кто виноват?
 
 
Прошло много времени. Поостынув после всех передряг, Лихачев публично, через газету «Советский спорт», объяснился по поводу всего того, что произошло в мае 1974 года.
 
 
Кое-какие ошибки (вернее просчеты) свои он признал. Но...
Но ни ему, ни другим гонщикам не было известно, поняли Лихачева или не поняли, простили или нет. Ждали нового сезона.
Он готовился к нему трезво, без эмоций.
 
 
Пришла пора отправляться в Берлин, на старт велогонки Мира. Во всех газетах обнародовали состав нашей команды. Лихачева в том списке не было. В списке не было, но на старт он вышел: включили в самый последний момент вместо выбывшего из-за болезни Якобсона.
 
 
И тут одна деталь. Когда ему стало известно, что он не пойдет в гонку, Валерий слез не пролил, держался спокойно. Ну, хотя бы внешне. Когда перед самым стартом узнал, что едет, то принял это как должное.
 
 
Его спросили: «Что собираешься делать на этот раз?» Ответил: «Сделаю все возможное для команды». О себе — ни слова.
Что же он? Крест на себя, на своей мечте — быть первым — поставил?
 
 
Уже после гонки я у него допытывался:
— Неужели так уж спокойно ты отнесся к тому, что в команду тебя не включили? Не верю.
— Я-то себя включил,— говорил он.— Я знал, что готов. Что могу ехать. Для меня это самое важное. А ехать или не ехать — дело второе. Знал, что в форме. Значит, готовился правильно. Но я не к гонке — к сезону готовился. Гонка — это промежуток.
— А когда сказали, что едешь, неужели не обрадовался?
— Раз надо ехать — поеду. Готов. Но знал: на меня ставки не будет. Так оно спокойнее... А для команды я могу много сделать, потому и сказал — сделаю все. Так и было. Так решил.
Ага, думаю, вот я тебя и поймал.
— Спокойнее, говоришь? А не обидно? Не обидно, что на тебя ставку не делали?
— В немецких газетах писали, что я фаворит...
— Правильно писали?
— Это у тех, кто писал, спроси...
 
 
Гонка доказала, что Лихачев как был, так и остался лидером нашей команды. Три финиша он выиграл, на двух был призером, «промежутки» тоже брал (или, как он говорил, «чикал») не раз. Последний этап в Варшаве выиграл. В нашей «шестерке» только у Лихачева венки и золотые медали за победы на финишах. Но у всех зато венки и золотые медали за командную победу.
 
 
Где на сей раз победили наши? На самом старте, на первом этапе. Они выиграли на первом этапе от шести до двенадцати минут у всех главных конкурентов — у команд Польши, ГДР и Чехословакии. Отыграть эти минуты у команды СССР было уже невозможно.
Что же произошло на первом этапе?
 
 
Пока гонщики разбирались, что к чему и как, ускользнула от всех, ушла вперед группка. Преследовать ее сразу не стали: впереди путь-дорога дальняя, далеко не уйдут. Кто ушел, толком не знали. Словом, особого беспокойства этот побег в основной группе не вызвал.
 
 
В это время один из гонщиков основной группы отстал — что-то у него не заладилось. А потом он стал догонять группу. Она к тому времени шла, сильно растянувшись: дул боковой ветер. Когда дует боковой, на трассе всегда натягивается «струна». Лихачев, который и был тем отставшим гонщиком, зацепился за эту «струну», но в хвосте ехать не пожелал и стал пробираться потихоньку вперед. Потом он рассказывал:
 
 
— Пока ехал, всех пересчитал — и немцев, и поляков, и чехословацкую команду.
 
 
Добрался он до начала группы и видит, что «струна» оборвана. Впереди — несколько беглецов. И он понял, что сложилась уникальная ситуация.
Дело в том, что, обходя «струну», он всех пересчитал и уже знал, что из его команды там, в отрыве, трое, а из команд соперников по одному, по двое.
 
 
И это значит, что если та группка в таком составе прикатит на финиш, то победа его команде (зачет по трем) на этапе обеспечена, а если всю «маму» обмануть, если притормозить, погасить всеми правдами и неправдами ход «мамы», то можно для своей команды выиграть только на одном этапе уйму времени и поди потом догоняй.
 
 
Хитро? Пока не очень. Не один он такой умный. И так вот просто «маму» не остановить, не обмануть — там тоже едут не лыком шитые ребята, поймут.
Но это был не простой гонщик, это был фаворит, а к маневрам фаворита все относятся с вниманием и уважением. Все знают, что фаворит зря рисковать не будет, что плестись в хвосте не станет, что место его впереди.
И он ринулся вперед. И все за ним.
 
 
— Стал я натягивать. Гляжу — пошли,— вспоминает Лихачев.
 
 
Что значит — натягивать? Он вышел вперед, всем своим видом и ходом показывая остальным, что пора доставать беглецов, пора начинать погоню. Но ветер-то по-прежнему боковой, и потому в одну группу, в кучу, при таком ветре не собраться. Тут не до переговоров. Он добровольно взвалил на свои плечи тяжелую ношу лидера огромной команды, вышел на первую позицию и, не требуя смены, повел всех за собой, натянул «струну». Она завибрировала, все пошли след в след, увлекаемые добровольцем лидером и, не зная еще о том, что он комедию разыгрывает
(а может, драму), что вовсе не собирается он догонять беглецов, а только вид делает, что рвется в погоню.
 
 
Так он провел их (не в смысле обманул, а пролидировал) километра два. Разрыв не сокращался.
 
 
Этого ему только и надо было. Увлеченные погоней, ведомые Лихачевым, доверившись его опыту, который был всем им известен, остальные и не видели, что там, впереди, далеко ли беглецы. А он, измотав себя порядком (шутка-дело протащить за собой два километра почти без смен такую компанию) и всех измотав тоже, начал гасить потихоньку скорость. Долго так продолжаться не могло: его маневр, пусть и с опозданием, но был разгадан, и обманутые соперники собрались уже начать контрманевр, когда он, подняв руку, стал звать к себе двух своих товарищей по команде, Юдина и Осокина. Когда они подъехали к Лихачеву, он сказал: «Раз в жизни такое бывает». Теперь их было трое. Они метались в голове группы, не давая никому вырваться вперед, чтобы начать новую атаку. Так они терзали всех и себя несколько километров, а затем беглецы уже стали недосягаемы.
 
 
И команда СССР выиграла на первом этапе от шести до двенадцати минут у главных соперников. Победа была почти обеспечена. Командная.
Но никаких надежд на личный успех у того гонщика, который всю эту кашу заварил, после этого не осталось. Поляк Шурковский, главный соперник Лихачева, был в группе беглецов.
 
 
Лихачев потом говорил: «Капиталисты (так он гонщиков из капиталистических стран, которые хорошо знакомы с маневрами профессионалов, называет) удивлялись — глядите, говорили, что делается: любители тормозят!»
 
 
Профессионально он сработал и был очень доволен.
 
 
Велогонка завершилась в Варшаве. Варшава ждала своих любимцев и прежде всего Шурковского: он ехал домой уже чемпионом.
Но первым на заключительном финише был Лихачев.
 
 
— Въехали на стадион, эх, думаю, чикнуть что ли? И чикнул финиш,— смеется он.
 
 
Знали Лихачева как классного командного гонщика — чемпиона мира и Олимпийских игр. Потом как «короля финишей», «финишера»... Стоп, тут я обязан обнародовать его, Лихачева, мнение насчет «финишеров».
 
 
— Кто это выдумал — финишер, спринтер? Нет таких. Кто приехал на финиш, а чикнуть не может, тот телега, а не гонщик. Сил не хватило — это все разговоры. Для чего же он тратил эти силы, чтобы приехать и проиграть? Я после финиша километра больше не проеду — все отдал. Нет никаких финишеров и спринтеров. Это все журналисты выдумали, извините.
 
 
Теперь он продемонстрировал блестящую тактику и стратегию. Именно так — тактику и стратегию: и бой и все сражение одним маневром помог выиграть.
 
 
Но домой, в Горький, Лихачев приехал серый, грустный. Недели две никому на глаза не показывался, ни с кем встречаться не хотел, никаких интервью и телевизионных выступлений.
 
 
— О чем говорить? Сделал свое дело, и больше ничего.
 
 
Я долго докапывался, что с ним. И разговор был у нас долгим и трудным. Наконец он сказал мне:
 
 
— Думаю, что я классный гонщик, и если бы меня не взяли на этот раз в команду, я бы мнения о себе не изменил. И после гонки ничего не изменилось: каким был, такой и есть. И медали тут ни при чем.
 
 
И тогда я пошел напролом:
— Но если бы ты не поехал, то все — крест бы на тебе поставили. Иди потом доказывай. Кто поверит?
— А я на себе крест не поставил бы. Время придет, тогда и поставлю.
— И так бы жил, зная, что силен, а доказать это всем не можешь.
— Но себе мне ничего не надо доказывать! — Он начинал злиться.

Журнал Юность № 9 сентябрь 1975 г.
 

Похожие новости:


Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Каталог статей, Мои статьи | Просмотров: 4228 | Автор: JohnGonzo | Дата: 5-02-2012, 07:59 | Комментариев (0) |
Информация
Комментировать статьи на нашем сайте возможно только в течении 1 дней со дня публикации.