В Москве Алхимов энергично принялся за новое дело. Ему, председателю вновь созданной комиссии пропаганды АЛФИ, предстояло наметить ее состав, структуру, обязанности, планы...
Алхимов предложил создать музей истории фольклорной борьбы, рассказать о ее разновидностях во всех странах.
В музее могли бы разместиться картины, скульптуры, рисунки.
Алхимов в качестве председателя комиссии разослал во все национальные федерации фольклорной борьбы письма с просьбой прислать в штаб-квартиру АЛФИ литературу, фильмы, экспонаты и фото для музея. Он сделал это еще до утверждения плана исполкомом АЛФИ, уверенный во всеобщей заинтересованности. И даже не мог предполагать, какие неприятности на него навлечет эта бурная и, как казалось ему, полезная деятельность.
Новый, 1975 год они с Тамарой по давней традиции встречали на даче, в маленькой компании.
Алхимов находился в блаженном состоянии. Словно полсотни снежных километров, протянувшиеся между городом и дачей, освободили его от забот и дел. Потрескивание дров в камине, причудливая пляска огненных язычков, слабый смолистый запах, разлитый в комнате, и, наконец, предвкушение уютного застолья создавали ощущение покоя и легкости.
Алхимов по характеру не был ни пессимистом, ни бездумным оптимистом. Когда речь шла о делах, он тщательно все продумывал и, приняв решение, действовал энергично и целеустремленно. Подобное отношение к жизни гарантировало от малодушия, растерянности и паники, хотя оставляло не слишком много места для веселья и беззаботности.
Однако сегодня все виделось в радужном свете. И последние недоразумения с Тамарой казались
ему нелепыми. У Тамары что-то не ладилось с научной работой. Она стала раздражительной, похудела и все чаще жаловалась на усталость.
«Мне наша жизнь с тобой, Сергей, надоела. Может быть, сейчас так кажется, потом пройдет. Но,
честно говоря, я не получаю от нее радости»,— сказала она однажды. «Мы можем ее изменить»,— ответил Алхимов, глядя ей в глаза. «Не можем. Ты сам отлично знаешь, что не можем. Пока, во всяком случае. Или уже...»
Алхимову это казалось странным. Они же любят и понимают друг друга; в конце концов им вместе хорошо. Чего же еще! Ну, есть у каждого работа, неприятности, настроения, но все это чепуха, два умных и чутких человека всегда могут
наладить отношения, избегнуть всего, что может их поссорить.
Тихо звучала музыка, тихо разговаривали мужчины в гостиной, женщины — на кухне, было покойно на душе. Так бы сидеть и сидеть в этом мягком кресле, в этой теплой комнате...
Новый год прошел хорошо.
Далеко за полночь решили прогуляться. Зимняя ночь была не холодной или так показалось им, разгоряченным, чуть опьяневшим...
Алхимов с Тамарой углубились в лес. Они шли в валенках, проваливаясь в снег. Поскрипывали деревья, пахло хвоей. Из дальнего далека доносились песни, порой гудок электрички, лай собак.
Они шли в затылок друг другу. Тамара впереди.
Не оборачиваясь, она заговорила совсем негромко, но слова ее были хорошо слышны в этой ночной снежной тишине.
— Так как будем дальше, Сережа?
— Не знаю, Тамара.— Он ответил не сразу. —
У нас трудное время сейчас.
— Оно всегда будет таким.
— Почему?
— Потому что дело не во времени, а в нас, в наших характерах, вернее, твоем.
— Чем же он плох?
— Я не говорю, что плох, Сережа. Ты очень хороший человек для людей; делам для их блага ты
отдаешь всего себя. Поэтому у тебя не остается ни сил, ни времени, а может, и желания отдавать себя одному человеку...— Она помолчала.— Мне в данном случае.
— Разве это нельзя совместить?
— Видимо, нет. Я раньше тоже думала, что можно.
Я ведь не бездельница, не изнеженная барышня.
Я сама баба деловая, ты знаешь. Но и мне иногда надо немножко... ну, нежности, что ли… Не знаю, даже как-то стыдно говорить об этом. Сам подумай, как мы видимся? В перерывах между двумя твоими заседаниями, а много их, таких перерывов?
— Но это же временно...
— Да нет, не временно... С тех пор, как мы знакомы, Сережа, у тебя все новые посты, новые обязанности, ты еще станешь президентом этой твоей ассоциации, предсказываю тебе. Ты готовишь новью учебники... И это прекрасно, я рада за тебя...
— Так живут сотни людей, Тамара!
— Возможно. Но я-то не с этими сотнями, а с тобой. И мне наплевать на эти сотни, но не на тебя.
— Ну зачем так!
— А как?
Тамара повернулась к нему, подошла вплотную. Ее черные волосы, туго стянутые на затылке, сверкали в ночной белизне — она откинула капюшон; темные, казавшиеся огромными от залегших теней глаза были устремлены на него.
— Я очень много думала последнее время. Ты, наверное, и сам понимаешь, что так продолжаться
не может. А как изменить, не знаю. Замуж я за тебя не пойду, Сережа. Мы не уживемся. Я не
уживусь с тобой таким, а ты не изменишься. Продолжать, как сейчас,— только нервы трепать. Что делать? — Она горестно пожала плечами, замолчала.
Молчал и он. А что сказать? Что все эти заседания, собрания, поездки, уроки, книги, словари игра
ют в его жизни столь
важную роль, что ничто и никто заменить их не может? Что, по существу, это и есть его жизнь? И что иначе он жить не сможет?
Наверное, ему нужна другая жена — эдакая домашняя клуха, которая будет утром готовить ему
завтрак, а вечером, когда бы он ни пришел, ждать с ужином. И не ворчать на это, а заниматься без
него своим делом: убирать, готовить, воспитывать детей, вязать, наконец. И радоваться спокойной радостью редким его свободным минутам. Только вот сможет ли он жить с такой женой? Наконец Тамара вздохнула и произнесла решительно:
— Вот что, Сергей, дадим себе последний срок — до весны. Почему до весны? Не знаю... И тогда все решим. А за это время подумаем, можем ли друг ради друга что-либо изменить...— Она помолчала.— И так ли уж мы нужны друг другу. Стоп! Ничего не говори! У нас сегодня праздник... Догоняй!
Она неуклюже, утопая в снегу, побежала к даче, но он не стал ее догонять, и она исчезла вскоре за
поворотом лесной дороги.
Он шел медленно, с наслаждением вдыхая зимний воздух; подобрал снег, смял в комок, откусил...
Впереди засияли огни дачи, послышались голоса, музыка. Программа новогоднего праздника продолжалась...
С тех пор в их отношениях наступила новая полоса. У Тамары исчезла раздражительность, она перестала его в чем-либо упрекать, ссориться с ним. Но появилась еле уловимая отчужденность, эдакая грустная, чуть равнодушная нежность.
Сначала он пытался вернуть все в прежнее русло, потом приноровился, даже почувствовал облегчение, а затем вихрь будней снова подхватил его, не оставляя времени для размышлений и самоанализа. Вот тогда-то и случилась неожиданная неприятность, очень чувствительная, поскольку первая серьезная по линии АЛФИ.
Пришло официальное письмо от Рота. Президент спрашивал, на каком основании председатель комиссии пропаганды ассоциации господин Алхимов разослал в национальные федерации письма за своей подписью с различными сообщениями и просьбами
о присылке материалов—до того, как
исполком утвердит программу деятельности комиссии. Президент, усматривая в этом нарушение устава, просил приготовить объяснения к следующему исполкому, который намечался во время чемпионата мира в Токио, в начале лета.
Письмо это и обеспокоило и расстроило Алхимова. Обеспокоило, потому что он прекрасно понимал: устраивать скандалы из-за такой ерунды Рот мог лишь с определенной целью — подорвать авторитет Алхимова, дискредитировать его, обвинить в самоволии и пренебрежении к исполкому, а, следовательно, и восстановить против него коллег. Огорчило, так как показало, что Алхимов недостаточно осмотрителен и осторожен в своих действиях, недостаточно изучил устав, еще не овладел в нужной мере дипломатическими тонкостями.
Он посоветовался с Лукомским и, заранее предвидя критические замечания и недовольство, честно вынес вопрос на заседание президиума своей федерации.
Однако на президиуме обсуждение вопроса приняло неожиданный оборот. Было и возмущение, и
осуждение, и критика, но все в адрес... Рота. Президиум единогласно поддержал Алхимова и предложил написать президенту АЛФИ официальный ответ, обвиняя его в бюрократизме, в архаизме, в стремлении защищать «букву» устава, а не способствовать прогрессивной деятельности АЛФИ.
Впрочем, посоветовавшись с международным отделом Спорткомитета, решили письмо пока не посылать. Там работали осторожные и опытные дипломаты, хорошо изучившие сложную обстановку и практику международных объединений. Они несколько охладили воинственный пыл коллег. Следовало подумать, подготовиться к следующему исполкому.
И Алхимов стал думать и готовиться.
Журнал «Юность» № 11 ноябрь 1976 г.