RSS

Информационный сайт JohnnyBeGood

{mainv}
О МУРМАНСКИХ ЧЕКИСТАХ, ГОЛОДЕ, РАЗРУХЕ И ТЕРРОРЕ... часть 2
Непростое это было время. После открытого вооруженного противостояния затаившийся враг вел скрытую, но активную войну. Спецслужбы ближнего и дальнего зарубежья неутомимо делали попытки внедрения во все сферы жизни. Велась активная подрывная работа, как прямая, так и на идеологическом фронте. Западная пресса расписывала ужасы красного террора, живописались разруха и голод, с которым большевики не могли справиться.

Но сколь бы усердно (тогда, да и теперь), ни размазывали грязные измышления по страницам своих газет наши «заклятые друзья», невозможно отрицать очевидное. Жизнь города и края в целом набирала обороты. Мурманские чекисты, исполняя свой долг, успешно боролись с врагами молодой советской республики, агентами иностранных разведок, бандитами, спекулянтами, саботажниками. И усилия их были оправданы, они стояли на страже безопасности страны, которая выбрала для себя иную жизнь и строила ее вдохновенно и самоотверженно. Рыбацкие траулеры выходили на промысел, строились новые дома, в Мурманске открылась первая библиотека, первая аптека, начала работать первая школа рабочей молодежи...

И здесь не требуется ничего придумывать, достаточно обратиться к живым свидетельствам тех дней. Вот каким увидел Мурманск и его жителей датский писатель М. Андерсен-Нёксе, побывавший в городе в 20-х годах XX века.

«...В Мурманске несколько тысяч жителей. Улиц, как сказано выше, здесь нет, гостиниц - также; какой-то советский служащий делит со мной комнату и двуспальную кровать. Он, как все русские, крайне доволен тем, что может оказать гостеприимство. Он рассказывает мне с восторгом, что ему случилось ночевать на этой кровати впятером. Дом - большое строение из бревен, где живет несколько семейств, он стоит на самом холме. Вокруг, на волнистой почве холмов, расположены другие бревенчатые дома. В углублениях между ними пасутся овцы, роются свиньи - рыжие и черные, копаются куры. Здесь множество домашних животных и детей. Под моим окном дружно играют собаки, поросенок и два плохо одетых ребенка. Взрослых почти не видно, они на работе.

Между тремя и четырьмя часами пополудни эти песчаные холмы на морском берегу оживают; мужчины и женщины веселыми толпами возвращаются домой. Я замечаю, что начинаю следить за ними с таким напряжением, как будто они существа совсем другого рода, с другой планеты. Ведь это так и есть, это - дети революции, ее сыновья и дочери! Как они чувствуют себя, как бьется их сердце, как дышат они на этом вольном воздухе? Эти молодые работники и работницы, возвращающиеся сейчас болтливой толпой, как провели они свой рабочий день?

Превратилась в ли радость созидания их некогда рабская работа или правы те, кто утверждает, что пролетарий может работать, лишь когда чувствует над собой кнут работодателя? И каково им вместе, этим молодым? Что занимает их, о чем они так горячо спорят? Ум мой занят вопросами, коренными вопросами, жизненно важными; я не чувствую под ногами почвы. Я чувствую себя существом, попавшим в совершенно новый мир, где я всему должен учиться.

Солнце садится лишь в 9 часов, а в промежуток между прекратившейся работой и закатом солнца большая свободная площадка между домами, расчищенная под рынок или парк, усеяна каждый день народом. Тут играют в футбол, делают гимнастические и акробатические упражнения; толпа 13-15-летних парней с дубинами вместо ружей на плечах обучается военному строю в верхнем углу площадки, а ими командует обыкновенный красноармеец. Старание и зрелая серьезность, с которой они вслушиваются в приказания солдата, и то, как они их исполняют, заставляет подозревать многое.

Но что именно? Как глубоко вкоренилась в их души революция, кто из них пойдет за нее в огонь, кто за нее умрет? Несколько подростков водят хоровод и изображают старинную песню о Стеньке Разине.

Юноша и девушки в кругу: это сам атаман, главарь восставших крестьян, непобедимый Стенька Разин и молодая красавица-черкешенка. Он побежден теперь, он чувствует только ее одну, он совсем забыл революцию. Крестьяне в хороводе ропщут, поют ему о его обязанностях и обвиняют его в измене народному делу ради любовных утех. Молодая черкешенка танцами хочет снова привлечь его к себе, и действительно, двенадцатилетняя девочка в высоких желтых сапожках чудесно танцует; глаза ее становятся влажными и сверкающими, грудь ее то поднимается, то опускается от сильного движения.

Стенька колеблется; свое ли счастье он предпочтет счастью народному? Человек в нем побеждает, он берет смуглую красавицу за талию, высоко поднимает ее, выносит за круг и, поцеловав, кладет в траву - он бросил ее в Волгу. Маленькая сценка из русского балета, импровизация детей - на фоне красного неба России!..

Большая круглая вещь падает к моим ногам - футбол. Он сделан из твердого просмоленного брезента, чем-то наполнен, может быть, пробками, крепко-накрепко обмотан просмоленной веревкой - молодая Россия хитра на выдумки! Впрочем, мяч достаточно упруг, и когда случайно попадает кому-нибудь в лоб, то на лбу отпечатывается красный узор брезента, а мяч звонко отскакивает. Подвижность играющих, почти голые сильные тела гимнастов заставляют всех задать себе материалистический вопрос: что дают им есть? И откуда берут пищу?

Где же эти стучащие костями скелеты, которыми мировая пресса населяет не только голодные области, но и всю советскую Россию? Где подавленный, терроризируемый народ? Я приехал, так сказать, прямо из Германии; ее силы надломлены мировой войной, вслед за тем ей пришлось пережить революцию.

Обстоятельства невольно напрашиваются на сравнение. Там лица серы, как бы застыли, сами они до того худы, что ребра и лопатки торчат сквозь одежду, безнадежно поникли их головы, ибо все вокруг них так ужасно, что казалось, хуже не может быть.

И все-таки с каждым днем становится все хуже и хуже! Должен сознаться, я ожидал найти Россию в еще худшем состоянии. А тут играют, поют и смеются: я никого не вижу, кто бы сгибался под невидимым ярмом!

Впрочем, оставим это; ведь известно, что русский, подобно ребенку, несложен и прост. У него, вероятно, нет способности «тонко развитого» западного пролетария душевно страдать под давлением обстоятельств? Ему внушили, что он свободен, он этому поверил и радуется. Но откуда эти полные красные щеки и подвижность? Неужели сумели ему внушить, что он сыт, и притом так основательно, что у него щеки от этого потолстели.

Черт знает? Большевики умеют агитировать!»...

* * *
Конечно, никто не возьмется утверждать, что во всей огромной стране, пережившей революцию и Гражданскую войну, все радовались, пели и смеялись. Но историческая картина того периода, как и любого другого, не может быть написана одной краской, белой или черной. И одним из важнейших направлений исторических исследований, которое в настоящее время получило широкое распространение, стало изучение тех сторон и периодов отечественной истории, которые в силу идеологических и политических условий ранее не рассматривались или рассматривались односторонне. Едва ли не в первую очередь это относится к репрессивной политике советского государства. Немаловажно и то, что в настоящее время миновал пик эмоционального общественного интереса к этой теме, имевший место в конце 80-х - начале 90-х годов, что дает возможность более объективно и взвешенно рассмотреть трагические страницы советской истории.

Статистика свидетельствует, в тот период преступность неуклонно шла на убыль. Работа по этим направлениям носила большей частью превентивный характер. При мелких нарушениях чаще всего применялись меры административного порядка. И многие тогда искренне верили, что в Советской стране преступности вообще не будет, уголовный элемент как таковой просто исчезнет. И главное - преодолеть сопротивление идейных противников. Одобрялись и считались закономерными репрессии против так называемых остатков эксплуататорских классов - бывших промышленников, торговцев, кулаков, представителей старой технической интеллигенции, а также представителей оппозиционных течений в партии. Однако очень скоро стало понятно: преступность живуча, как плесень, преступления против собственности, личности и государства продолжаются. И как бы это кого-то ни огорчало, судов и тюрем отменить не получится...

Накануне революции тюремная система России представляла собой огромную и разветвленную, хотя и неупорядоченную систему. На 1 января 1914 года она насчитывала 719 тюрем, 495 этапов и полу этапов и 61 исправительное заведение для несовершеннолетних, подчиненных министерству юстиции; 23 крепости, 20 тюрем и 23 гауптвахты военного ведомства; 7 тюрем морского ведомства; 20 монастырских тюрем, подведомственных Священному Синоду; 704 арестантских дома и 1093 арестных помещения, подчиненных полиции. Ежегодно через эти учреждения проходило более полутора миллионов арестантов. В среднем ежедневно в тюрьмах Минюста в 1913 году содержалось 169367 заключенных, не считая сахалинской каторги и мест заключения других ведомств.

После Октябрьской революции управление всеми местами заключения сосредоточилось в Народном комиссариате юстиции (НКЮ), на местах они подчинялись губернским и областным Советам. Постановлением НКЮ от 23 июля 1918 года в РСФСР для отбывания наказания в виде лишения свободы устанавливались следующие места заключения: дома заключения (тюрьмы), реформатории, арестные дома, земледельческие колонии, а также карательно-лечебные заведения и больницы.

В условиях начавшейся гражданской войны сохранить единство управления всеми местами заключения не удалось. Постановлением СНК РСФСР от 5 сентября 1918 года «О красном терроре» провозглашалась организация концентрационных лагерей для изоляции классовых врагов. Однако в реальности к началу 1919 года было организовано лишь 2 лагеря. Постановлением ВЦИК от 11 апреля 1919 года «Об организации лагерей принудительных работ» лагеря образовывались при отделах управления губернских исполнительных комитетов, при этом их первоначальная организация поручалась губернским чрезвычайным комиссиям, которые передавали их в ведение Народного комиссариата внутренних дел (НКВД).

Таким образом, в годы гражданской войны в стране действовали две параллельные системы мест заключения: общая, находящаяся в ведении НКЮ, и чрезвычайная, подведомственная НКВД. На 1 января 1920 года насчитывалось около 300 общих мест заключения и 21 лагерь принудительных работ. В лагерях находилось 16447 заключенных и военнопленных белых армий. Из них 31% составляли военнопленные, 9% следственные, 13% заложники и заключенные до конца Гражданской войны. В 1922 году постановлением ВЦИК от 23 августа лагеря принудительных работ были ликвидированы или преобразованы в общие места заключения. В октябре того же года все места лишения свободы были переданы в ведение НКВД.

В ведении ГПУ (а с образованием СССР - ОГПУ) было оставлено лишь по одной тюрьме в Москве и Петрограде и организованные еще в конце 1920 года северные лагеря принудительных работ особого назначения, находившиеся в Архангельске и Пертоминске. Однако вместить они могли только 1200 человек, а такое количество мест после закрытия лагерей принудительных работ в других районах страны было явно недостаточно. Поиски места для организации лагеря, способного вместить значительное число заключенных и расположенного изолированно, привели на Соловецкие острова.

Постановлением Совета народных комиссаров СССР от 13 октября 1923 года предписывалось: «...организовать Соловецкий Лагерь Принудительных работ особого назначения и двух пересыльно-распределительных пунктов в Архангельске и Кеми. Все угодья, здания, живой и мертвый инвентарь, ранее принадлежавший бывшему Соловецкому монастырю, а равно Пертоминскому лагерю и Архангельскому пересыльно-распределительному пункту, передать безвозмездно ОГПУ. Обязать ОГПУ немедленно приступить к организации труда заключенных для использования сельскохозяйственных, рыбных, лесных и прочих промыслов и предприятий, освободив таковые от уплаты государственных и местных налогов и сборов».

6 июня 1923 года пароход «Печора» доставил на Соловки первую партию заключенных из Архангельска и Пертоминска. Накануне прибытия заключенных пожар в Соловецком кремле (в стенах монастыря) уничтожил или сильно повредил почти все здания. Прибывшие в первую очередь принялись восстанавливать жилье, налаживать подсобное хозяйство, готовиться к зиме. Спустя несколько месяцев, на островах появились кухни и прачечные, хлебопекарня и больница, кирпичное и кожевенное производства. В лесных становищах Валдай, Овсянка, Сосновая валили корабельную сосну первые артели лесорубов. В течение лета и осени на острова перебрасывались новые партии заключенных. На 1 декабря 1923 года их насчитывалось уже 3049 человек...

                                                                      * * *

Похожие новости:


Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Комментировать статьи на нашем сайте возможно только в течении 1 дней со дня публикации.